«Капець гуманізму!» от Андрея Приходько и его «Носорогов»

В сегодняшнее тяжелое для нашей страны время, мысли о обезличивании общества, зомбированности массового сознания, и о страшном, а когда-то таком идеализированном, духе коллективизма не просто приходят в голову, а висят над ней дамокловым мечом, рассекая воздух, оставляя после себя кровавые следы. И именно сейчас, когда перестают угадываться человеческие черты на лицах когда-то близких тебе людей, а народ превратившись в био-массу, идет по пути наименьшего сопротивления, театр абсурда набирает релевантности, преобразовывая эпидемию оносороживания социума из гротескной в реальную форму.
И именно поэтому так естественно принимается факт появления на украинской сцене  пьесы Эжена Йонеско «Носороги», с ее критикой деиндивидуализации, конформизма и прочих вирусных проявлений, так активно распространившихся в нашей широте. 

Но побывав в национальном театре им. Ивана Франка на премьерном показе спектакля, поставленного Андреем Приходько я, к сожалению, не получила ожидаемой вакцины.

Спектакль не стал исследованием на тему зарождения тоталитаризма и выявлением причин заболевания общества коолективной лихорадкой под личиной ложных идей, не оказался он и меткой, смелой сатирой на сегодняшнее общество (хотя режиссер не удержался от знакомых украинскому зрителю: «Ганьба! Ганьба!», чем безусловно, оживил публику), а получился скорее притчей-размышлением о людской толстокожести. Безусловно, это также имеет место быть, и может оказаться весьма интересным, но при условии, когда это точно и определенно читается со сцены и когда режиссерское послание достигает не только глаз, а и головы и сердца. Я же во время просмотра занималась не расшифровкой межстрочий, а скорее поиском оправданий увиденному.  А после ушла с неприятным ощущением, что надо мной, как над зрителем, был намеренно совершен некий акт глумления.

Да, театр не обязан давать ответов (к тому же сам драматург говорил о том, что в своем произведении он не предлагает выхода, а демонстрирует  «почему в коллективном сознании возможна мутация и как она происходит»). Более того, я согласна, что зрительный зал не обязан быть зоной комфорта, но проблема в том, что хотелось бы, пусть даже постскриптум, понять ради чего… А у Андрея Приходько, я к сожалению, не нашла ни своего «ради чего?», ни йонесковских «почему?» и «как?», хотя, признаться, очень хотела, потому как первая сцена с появлением ярких, шаржированых персонажей, меня очень  заинтересовала и увлекла. 

Отличная сценография Елены Полищук, в которой укомлплектованы атмосферная Франция и аккуратный намек на отсылку к сегодняшнему дню (жовто-блакитні кольори), облако в центре сцены — неоднозначный символ, говорящий о видимой беззаботности, но при этом подозрительно нависающий над головами героев, прекрасные костюмы (Богдан Полищук), легкая музыка (Виктория Васалатий), которая очень скоро перестала быть ненавязчивой, заставили меня поудобней разместиться в кресле. 

Купировав начальную сцену, в которой автор знакомит читателя с Беранже и Жаном, раскрывая характер их взаимоотношений и сущность каждого, Андрей Приходько сразу погружает нас в пока еще не удушливую постановочную суету, предлагая актерам раскрыть свои образы в собственных зарисовках и этюдах. На сцене появляются практически все действующие лица, с яркими внешними характеристиками — смешными походками, гримасами, лицами. 

Но не долго окутывал нас режиссер флером французской комедии в стиле а-ля романтик. Так же внезапно, без предупреждений начинается шум и первые истерии по поводу появления носорога. Принимая ремарки драматурга, как указания к действию, автор спектакля поднимает уровень децибелов до максимума, «включая» реплики и диалоги героев одновременно. Жители города говорят параллельно и в пьесе, только вот с подмостков такой прием воспринимается значительно сложнее.
И если сначала я восприняла это, как точное режиссерское решение, то чуть позже в голову закралась мысль: «Уж не плод ли это моего воображения?»… 

Во-первых, из психодела, в котором слова героев (предположительно) не имеют значения, я стала четко различать реплики некоторых актеров. Например, Дмитрия Чернова, представшего в образе хозяина кафе (позже Ботара) и Владимира Николаенко, сыгравшего Жана. Но ведь их тексты не обрели во франковских «Носорогах» особого смысла и вовсе не они являются рефренами этой истории, тогда почему голоса других звучат всего лишь фоном.  Печальный вывод напрашивался сам по себе: быть может,  сценический хаос вовсе не результат долгих репетиций, и что попросту за речевыми играми (картавостью, шепеляньем, искажением голоса) некоторые актеры просто заболтали свой текст. Последующие сцены лишь подтвердили мои догадки. 

Обидно, что режиссер так умело работающий с пространством, находящий меткие, яркие мизансцены (спектакль с многочисленными эффектами действительно очень красив) не откоректировал эти технические нюансы.

Мощный звук, от которого закладывало уши в зале, не особо помог и тем, кто находился на сцене. Актеры вынуждены были перекрикивать музыку, друг друга, что в итоге привело к непониманию происходящего у неознакомленого с драматургическим материалом зрителя (тем более учитывая факт ампутации начальной сцены с ее вводным ознакомлением с героями).

Вообще, спектакль оказался очень не ровным в отношении актерских работ. Отличная идея дать актерам по несколько контрастных, не свойственных им ролей, обернулась для некоторых тем, что все та же, принятая мной за идею, исполнительская утрированность порой переходила в очень старательную и не слишком симпатичную игру в характерность.

Удивил Павел Пискун, который не сразу угадался в сгорбленном старичке, но, он стал ярким примером, как легко можно увлечься внешними характеристиками. Гостем из украинской пьесы выглядела старушка Анастасии Добрыниной, которая так активно охала на балконе, что забрала на себя все внимание зрителя в сцене, где это было совершенно не обязательно. 

Со знаком «+» хочется отметить  работу Дмитрия Чернова, который продемонстрировал, что можно быть органичным в любой форме. И легкие, буфанадные этюды с официанткой (Вера Зиневич), и нелепый комичный Ботар с его костюмированными придумками, не выбиваясь из жанра, стали актерским украшением этого спектакля. 

А вот самой выразительной сценой по праву может считаться эпизод превращения в носорога героя Владимира Николаенко. Его Жан яркой фигурой прошел через все действие,  а в финальной сцене отличился еще более точной и красноречивой пластикой, убедительно пройдя процесс оносороживания на глазах у изумленной публики. И несмотря на то, что эта сцена, как и многие другие в спектакле, слишком затянута, смотреть ее было, как минимум, увлекательно.

В отличии от беседы Беранже (Дмитрий Завадский) и Дюдара (Ярослав Гуревич), с которой начинается второй акт. Такой важный монолог, о том, что все это происходит здесь и с нами, поражающий своей актуальностью, в спектакле прозвучал слишком безучастно и монотонно. Одной из причин такого ощущения, на мой взгляд, является тот факт, что слишком неопределенно выписан режиссером главный герой пьесы. Более понятными и логичными выглядят доводы и теории героя Ярослава Гуревича, который, хоть и не отличался в этом образе такой колоритностью, как в случае с его усатым дядькой, но зато выглядел более объемно. 

Чего не скажешь о Беранже-Завадском. Протагонист пьесы вызвал самое большое количесвтво вопросов и сомнений. Кто он? Почему именно ему суждено не потерять свое человеческое лицо? В силу сокращения некоторых сцен, мы не знаем об этом горемыке ровным счетом ничего. Да, он все тот же йонесковский пьяница и неряха, но как к нему относится сам режиссер? Какое место он занимает в этом обществе? Почему не поддается массовой истерии? Беранже в исполнении Завадского какой-то флегматичный неврастеник, который то нервно рефлексирует, то жалко паникует, то просто бездействует, при этом закрашивая все эти состояния одной краской. Глядя на него, действительно хочется туда, где так весело играют носороги. Что и делает Дэзи- Виктория Васалатий, которая очень по-студенчески (читай неумело) сыграв свою роль, не стала (хотя очень старалась) лучем света в этом темной царстве.

Хотя почему оно стало темным, вопрос открытый. Ведь в хаос, в который нас погрузил режиссер практически с самого начала, зритель должен был поверить априори. Полярные состояния  — от засыпания до пытки музыкой, ором, дымом и всевозможными техническими эффектами навеял мысли о театре жестокости. Просто какой-то «капець гуманизму!» по отношению к публике.

P.S. Не хочу спойлерить, но привет фоменковскому спектаклю (только в тройном размере) выглядел очень круто! Сказано «Носороги» — получайте, распишитесь!

Фото Валерии Ландар