Кино-носы Марии Хомутовой

Текст: Мария Хомутова

Пару слов в начале.

Всегда есть неоспоримый аргумент, который применим в любом споре и – особенно – когда спрашивают: «Почему?» В ответ на эту, и многую другую требующую аналитики ерунду, творческими сумасшедшими и было сочинено всеми любимое «я так вижу».

Так вот: потому что люблю. Носатых, талантливых и с грустными глазами.

Все субъективно. Все кино-рекомендации, которые тут всплыли и оказались схожими с вашими, случайны. Ни одно животное не пострадало. Это просто импринты на сердце, которыми заинтересовалось издание www.vomne.net.

И еще: я всегда больше любила актеров, чем само кино. Мыслить тематически начала уже после окончания театрального. Поэтому-то и пошла в актрисы, а не в режиссеры. Ибо только через частности могла видеть общее. Через свой мир – мир проявленный. (Интроверсия чистой воды.) Кто-то сразу взмывает в небеса, а кто-то высоту набирает при долгом разгоне. Философский охват – удел широких душ. Бог везде и во всем, но мой Бог — в деталях, и песня моя — о зерне, в котором заложена вечность. Поэтому прекрасная игра одного актера спасает для меня галимый фильм или спектакль. А прекрасно снятый фильм или отточенный спектакль без актерской игры – ни о чем. 

Жизнь одного человека – «событие огромного мирового значения» (Тэффи). И это для меня всегда было главным. Короче, любовные записки гуманистки и интроверта. 

ЛЮБИМЫЙ НОСАТЫЙ N 1

Сомнений не было, с кого начинать, и я уже готова была отправлять первый набросок, когда начало происходить что-то иррациональное. Воду взбаламутили, и поехали воспоминания бог знает о ком и о чем. Стали возникать неясные картинки, доноситься смутные звуки, полезли чьи-то знакомые интонации, внутри все орало, сопротивлялось и требовало другого. Кого – другого, чего – другого?В общем, жила, ждала, ничего не писала… и вот снится мне, ребята, сон: сидит передо мной спина с полулысой головой. Изображение попеременно черно-белое с помехами на цветное, и звук, знаете, как в старом телевизоре. И читает мне эта спина что-то поэтическое и чувственное, и узнавание происходит мгновенно по голосу, и черты проступают неожиданно, как это бывает только во сне. Да уж, первый герой моего «носатого» романа изрядно поистерся и действительно оказался из (не-?) давнего советского кино, которое я впитала в детстве, как губка, и потом просто носила в сердце, где образ и жил.

«Мона!.. Мона!.. Ты провинвиалка? Ты боишься соседей?..» «Она любит выпить – этим надо воспользоваться!» «Я, как видите, молод, очень молод. Я приехал в Москву и сразу влюбился в нее…» Для меня этот тембр оказался формообразующим. Кстати, фотография с Козаковым до сих пор висит у меня на стене: он приезжал в Одессу с вечером поэзии, когда я еще в школе училась, и потом мы с подружкой поперлись к нему в гримерку за автографом. Он пил вино, был одет в чудесный костюм, подружку усадил на колено, помню стремительную энергию, минимум лирики, точеный профиль и ту самую силу голоса, из-за которой все и тормозилось. Но теперь он доволен там, мне кажется. Можно продолжать. Кстати, сон закончился тем, что я чесала ему спину.

ЛЮБИМЫЙ НОСАТЫЙ N2

Начать хотела с Эдриена Броуди, разумеется. Но вмешались Высшие Силы в лице и голосе Михаила Козакова, так что именно он оказался во главе. И наверное, это справедливо: сначала нужно отдать дань своим, родным, корневым чакрам – а потом уже разветвляться, находить вариации и расти ввысь.

Если о Броуди, то он как раз и будет из тех самых первых веток, от которых стали разрастаться другие, получившие сначала названия вроде «умираю по тебе», потом – «мой тип мужчины» и, наконец, «любимый актер». Удивительным образом, обилие ролей в сомнительных блокбастерах («Хищники», «Кинг Конг», «Химера», «Меч дракона», шарманка вроде «Смерти супермена» или «Ограбления по-американски») не выхолостили его, не заштамповали, а наоборот, придали фильмографии объем и диапазон, определяющий пульс любого живого, настоящего актера. А то, что Броуди потрясающе разноплановый, неуспокоенный, умный, по природе своей гибкий и в каком только жанре себя не попробовавший актер – это неоспоримо.

В недавнем 4-х серийном «Гудини» он вообще сыграл этапную свою роль, по-моему. Там он явно не только физическим законам в роли великого фокусника бросает вызов, но и себе как актеру, как со-автору, как мужчине. И это ведь всегда очень чувствуется. (Взять хотя бы Джуда Лоу в «Молодом папе» или Кейт Уинслет в «Милдред Пирс».) И поэтому он всегда – гораздо бОльшее, чем просто исполнитель главной роли. Первый кадр из «Пианиста», где он под звук разрывающихся бомб играет Шопена и сидит в профиль, — это ведь сразу и навсегда. В 29 лет «Оскар» за эту роль – большой билет в жизнь и большое испытание, с которым он справляется профессионально, лихо, храбро, бросая себя от борта к борту, от чувства к чувству, и существуя в кадре всегда наполненно, погранично, реалистично. Вдовесок к этому – грустные глаза, тонкая улыбка и переломленный в юности нос, который он не захотел исправлять, — в общем, девочка поплыла и плывет уже больше 10 лет на этих волнах.

«Учитель на замену» – очень серьезная режиссерская заявка Броуди на жесткое, интеллектуальное кино, которое пусть хоть сто раз не окупилось, но говорит о его внутренней правде и поиске ответов на самые важные вопросы о месте и самоидентификации индивидуума в социуме. А значит, с душой и головой у него полный порядок. Ну а «Манолете», «Поезд на Дарджилинг», «Отель Гранд Будапешт» — это же разгуляйся, душа, пей и ешь!

И кстати, вот еще важная вещь: он очень сексуален, и эту энергию в себе чувствует, сознательно культивирует и знает, как этой ею пользоваться и куда направлять. Но при этом, он никогда не занимается собой. Его прет образ, мысль, сцена, партнерша… и никогда – он сам. Его сексуальность – во взаимодействии. Для решения ego-задач, если таковые перед ним и стоят (а парень-то Овен по гороскопу, кто в теме – поймет), он соглашается на десятки реклам, где он просто купается в собственной охренительности, высокости и носатости, которая, кажется, уже стала брендом. Но он никогда не привносит это в кино. Мы не знаем, что там жизни, какой он нарцисс, бабник или альтруист, мне вообще это неважно. Важно, что я не встречала ни одного момента, где бы он «держал себя» и беспокоился о том, как выглядит. Как правило, наоборот. Особенно в таких фильмах как «Пиджак» или «Потерпевший» (моно-фильм одного героя). Он всегда внутри и занят делом. И это не может не восхищать. Короче, у него фильмография обширная, я не все любимое назвала, конечно. Выбирайте сами.

ЛЮБИМЫЙ НОСАТЫЙ N3

Английский десант. Моей душе покоя нет из-за англо-саксонского типа. Это – мой ответ одной знакомой на утверждение вроде: «Признайся, просто тебе евреи нравятся». Нравятся-то нравятся, но как быть с экранизациями старых английских романов, да, в общем, и с современными остросоциальными драмами, где любой смешной, рыжий и ушастый актер оказывается на высоте, на коне, да еще и часто – с красивым носом? Как быть с британским театром, с кокни, макем и скауз, когда едва лишь рот откроют – и тебе хана?

Как быть с Аланом Рикманом, благодаря которому я стала смотреть фильмы в оригинале, любить размеренных и вдумчивых мужчин и хоть немного понимать пресловутый английский юмор, который бывает таким гадким и сальным, что я объясняю это просто жаждой уравновесить игру сдержанности и джентльменства.

Мистер Снейп – это, простите, детские бирюльки, которыми он мастерски звенел на закате карьеры, и его краски там весьма однотонны, а вообще-то у Рикмана – пантеон добротных, сложных ролей, особенно театральных, о которых мы знаем только по статьям да по фоточкам в интервью. Антоний в «Цезаре и Клеопатре», Ахилл в «Троиле и Крессиде», Вальмон в «Опасных связях» (говорят, после этой роли его и позвали на роль террориста в «Крепком орешке», прославившем его далеко за пределами Англии). Словом, в театре играл он много и хорошо. И здесь, конечно, – трагическая сторона актерской профессии, особенно театральной: актер уходит – и остается только в памяти людей, которые тоже уходят… как песок сквозь пальцы. Хорошо, если актер успел посниматься в кино, дай бог и в значимых ролях, и задержаться еще хоть на одно поколение. А если нет? Скольких актеров мы не знаем, о которых даже памяти не осталось, но которые масштабом своим ничем не уступали ни Рикману, ни Оливье, ни Смоктуновскому… и все равно служили этому молоху, и посвящали свои жизни актерству, и смеялись и плакали несмотря на вечное беденежье и зависимость.

Слава им, безвестным и прекрасным! Пусть воспоминание о них сейчас отзовется на небесах! Ну а вообще – жизнь хрупка и эфемерна: фиксирует вечность в одном мгновении – и растворяется, подобно облаку. А так как Рикман – актер все-таки театральный, да еще и поколения далеких 70-80 хх, то надо срочно успевать запоминать его роли – любые, хоть в ужасном «Суинни Тодде», хоть в плаксивой «Реальной любви» (которая уже стала Christmas-классикой), хоть в «Робин Гуде», хоть в отрывках спектаклей, которыми после его смерти наводнился Интернет. Рассказывать потом детям, студентам, просто друзьям о неповторимых модуляциях рикмановского голоса в «Разуме и чувствах», о его переливах от жара к холоду в «Распутине», об истерических слезах и боли – до невозмутимости и спокойствия в «Майкле Коллинзе», о цинизме «Боба Робертса», о роли печального ангела в «Догме» – в общем, об отображении всего того, за что мы так любим британскую актерскую школу и его самого.

Актеры класса Рикмана делают душу обширной и острочувствительной, т.к. если и был на Земле актер бержераковского склада, то это, несомненно, он. Поэтому его нос для меня – признак породы и ума. Одним своим взглядом, одним микродвижением губ он менял действие, напряжение, температуру сцены. И его магнетизм – штука вполне ощутимая. Да, и посмотрите его фильм «Зимний гость». Пусть вас пронзит тепло, которое льется сквозь ледяные пейзажи, слова и прекрасную игру Эммы Томпсон. Тепло души режиссера Рикмана.

ЛЮБИМЫЙ НОСАТЫЙ N4

Вот вам еще один оригинального обаяния amigo – Джон Туртурро. (Тут от одной итальянской фамилии голова кружится.) Экранизацию набоковской «Защиты Лужина» посмотрела лет в 16, одновременно с прочтением романа. И впечатление от фильма было таким же сокрушительным и абсолютно равноценным именно благодаря игре Туртурро. Шахматный мир со своими законами, структурами, параллельными вселенными – внутри одного человека. И раздираемый на части этот самый человек из-за несоответствия его мира – миру реальному.

Вот эти все нервозные шизофреники, странноватые, помешанные и душеранимые герои (ибо в любви они очень нежны) – мой любимый тип. Прибавьте к этому большой нос и грустный взгляд – и выносите. (Потом найдете на дереве с криками: «Носатого хочу!!!», как в «Амаркорде» — раз уж у нас пошли итальянские настроения, то не грех и вспомнить.) Но последнее впечатление о Туртурро таково: три вечера подряд бежала, как на свидание, досматривать с ним «Однажды ночью». Сериал — вроде обычный себе криминальный детектив с кровищей и сатирой на правозащитную базу. Но он вносит туда такую тревогу, такую теплоту человеческую, такой шарм, столько в нем этого сардонического, с итальянской приправой, взгляда на вещи, что оторваться невозможно ни на секунду. Туртурро всегда чудесно продумывает образ, и видно, что играет в него, и наслаждается им, но всегда есть какая-то аура, какая-то боль и тишина, что-то привнесенное личное, его собственное, что сквозит и шарашит через любого, самого «фрикового» героя.

Достаточно вспомнить «О, где же ты, брат?» или «Большой Лебовски». Что-то тут действительно есть от комедии делль’арте: актер скрыт под тщательно продуманным и довольно ярким персонажем, и придумывает ему голос и походку, и шутит в нем легко и свободно (в т.ч. и над собой), но если замолчит на секунду, то из-за маски повеет такой концентрацией, такой энергией, такой мощью ее носителя, что это валит с ног гораздо сильнее психологической драмы в предлагаемых обстоятельствах. Потому что любой персонаж, любая маска все равно пропитаны каплями (пота? крови? слез?) самогО актера. Если таковые были затрачены, разумеется. И в этом столкновении чувствуется объем и глубина темы, случается главное понимание, озарение – а ведь только через актера, как через посредника, приходит благая весть. Или не приходит. Поэтому полное разотождествление с ролью едва ли возможно, а с Михаилом Чеховым мы уже не поговорим. Так же, как и полное проживание через себя не очень питательно, ибо Васильев вообще говорил, что кроме кишок, нет внутри актеров ничего интересного. Поэтому встреча случается где-то посередине, в промежутке между актером и маской, персоной и персонажем.

Кстати, недаром режиссерский опыт Туртурро называется «Под маской жиголо»: о душах двух людей, которые встретились и полюбили друг друга, но быть вместе не могут из-за наносных, спекулятивных ролей, которые вынуждены играть. Ибо только в открытости – любовь и сила. Но никакая техника не воспитает актера такого уровня, как Туртурро. Жизнь с парочкой хороших драм — вот лучшая училка. Безжалостно это, конечно, зато есть куда нырять и чем брать. Глубокие, заметные шрамы бывают только у настоящих львов. Богу — богово, Гослингу – гослингово. И вообще, уберите от меня этих грустных, носатых… сил нет никаких вмещать каждого в свою душу, они же там корни пускают.

ЛЮБИМЫЙ НОСАТЫЙ N5

Ну, и немного о клоунах. Для меня клоун – высшая степень похвалы актеру. Пророчествовать и посредничать между двумя мирами, как это было в античном театре, современному актеру все труднее, ибо язык послания и каналы передачи теперь слишком сложны и не так кристальны, да и слово “пафос” сейчас имеет в бОльшей степени негативные коннотации. (Хотя на самом деле, это значит просто соответствие возвышенных чувств их выражению. Как вообще играть древнегреческую трагедию без высоты, без крыльев, без приподнятости над бытом?..)

В значительном временном промежутке между античным театром и Средневековьем с актерами происходят интересные трансформации. В какой-то момент кажется, что их как вид вообще стирают с лица Земли, и в некотором смысле, распространение религии этому неплохо поспособствовало, ибо посланник Бога в материальном мире должен был быть лишь один – церковь. И актеры, как тараканы, выживали как могли: притихали, мимикрировали и переходили в другие пространства: на улицы, площади и рынки. Возникал новый тип «человека играющего» – и в своем крайнем проявлении это, конечно, шут, скоморох. Между прочим тот, кто всегда говорит правду – ту самую, ради котрой раньше собирались в Парфеноне и Эпидавре – только теперь она заземлена, упрощена, наряжена притопами и прихлопами, спрятана за рожами, свистками и прибаутками, чтобы уличить и назвать пророка «еретиком» никто не мог, разве что «юродивым» или «блаженненьким». Ну а те из них, кто не хотел таковыми называться, становились служителями театра церковно-ритуального, и разыгрывали акции исключительно на религиозные темы – мистерии и миракли.

Это я к тому, что театр – при своем абсолютно духовном, божественном, первоисточнике – искусство очень грубое. И в этом парадоксальность актерской профессии: ворочать тонкими энергиями, ловить музыку высоких сфер – и уметь переводить это в материю, в тело, движение, жест и звук. Образовывать звук – в слово, а инстинкт – в чувство, и доносить эту транскрипцию чисто и честно. И вместе с тем, балансировать между двух миров, не заваливаясь в высоколобую элитарность или одномерную пошлость. Не становясь ни интеллектуалом, ни фигляром. Да офигеть вообще! Но примеров много. И я назову вам одного, гуттаперчевого, каждую секунду живого, прирожденного шута по своей сути, и потому в любой своей роли – безукоризненного.

Это Венсан Кассель. Иногда кажется, что он так несерьезно это все делает, что непонятно, за что ему деньги платят. Но в последнем фильме, где я его видела – «Это всего лишь конец света» – он проявляет недюжинный трагический запал, и по-моему, у него совсем нет меры и оценки игры. Он тотален. Он бросает себя в любое чувство («Ненависть» Кассовица), в любую энергию с разбегу, с размаху, и потому играет дико и неистово. Хотя это может быть обманчивая легкость, но я едва ли представляю, чтобы он долго репетировал, раздумывал и пробовал нюансы. Он включается в игру моментально, и тратится в ней беспощадно, и даже когда плачет или унижает женщину в «Моем короле» – всегда виден его актерский азарт. Поэтому его невозможно ненавидеть. Хоть мы и называем его мерзавцем, но любя, потому что видно, что по природе он вообще всякий, любой и никакой. И нос его – прекрасное дополнение к образу «некрасивого красавца», рудимент первобытной эпохи, у клоунов не может быть иного варианта внешности.

ЛЮБИМАЯ «С НОСИКОМ».

(Мужчин почему-то не обидно называть «носатыми», а вот женщину – не могу.) Это единственная актриса в моем списке, и что характерно – украинская. Я не планировала заканчивать ею. Думала остановиться на Касселе. Но я вдруг поняла, что список слишком маскулинный, и вообще отдает восторженными девчачьими любовными признаниями мужским достоинствам, а у женщин их не то что не перечесть, но иногда в фаворе и побольше будет. Но – не будем меряться… любимых актрис у меня ничуть не меньше, чем актеров. Просто раз тема обозначена носом (как одним из признаков актерской одаренности, оригинальности и обаятельности), то заканчивать нужно гоголевскими эманациями, украинскими и, несомненно, женскими.

В общем, я прилично пожила на свете и чувствую себя старой театралкой, ибо помню киевский театр «ДАХ» еще тех времен, когда там игрались спектакли В.Н. Оглоблина, когда в труппе было человек десять-пятнадцать (до прихода молодежи, которую мы сейчас все знаем и любим как «солдат Троицкого»), и когда на сцене играли сам Троицкий, Черков, Прищепа и… Татьяна Василенко. Вот о ней и речь.

Она играла Настасью Филипповну в спектакле по пьесе КЛИМа «Падший ангел», и это было одно из самых сильных актерских впечатлений в моей жизни. Во-первых, это было очень близко, а я к тому времени еще не привыкла к ювелирному пространству камерных театров. Меня поражал шелест платья, мягкий, человеческий тембр голоса актрисы в двух метрах от меня, я слышала скрип досок и вдыхала пыль от декораций, и совершенно дурела, ибо это была настоящая театральная магия. Во-вторых, по всем непростым мыслям КЛИМа-Достоевского, по всем перепетиям и темным коридорам своей бездонной души – бездны – эта актриса провела меня так аккуратно, так сострадательно, с такой пронзительной болью, что это было мое полное взаимопроникновение с моей душой собственной, да и с пространством театра в принципе, истинное соучастие актера и зрителя. Я была таким же со-автором и со-творцом спектакля, как и актриса Василенко, и это происходило со мной в реальном времени и пространстве, никто меня не поучал и ни к чему не принуждал –  ни к выводу, ни к эмоциональному накалу – и это было ново и удивительно для меня.

Потом я увидела ее во «Всадниках Апокалипсиса», где она играла драматурга в смешных круглых очках, и эти очки и ее бесподобный нос – единственное, если честно, что я помню в этом спектакле. Еще я помню, что много смеялась, т.к. там было чудесных игровых сочетаний актеров, играющих других актеров с их актерскими приколами – любимые васильевские структуры, которыми баловался и сам КЛИМ (кстати, у него был грандиозный спектакль «Двенадцатая ночь» в Одесском Украинском театре, я видела его раз шесть, но, жаль, его быстро сняли). И потом помню ее в роли Иокасты в «Эдипе», довольно насильственном для меня спектакле, где она одна держала едва слышную ноту о покаянии, совести, милосердии (какие-то умопомрачительные сейчас слова!), о хрупкости и бесценности человеческой жизни. Но ее заглушало многое другое, от чего хотелось плакать, и пожалуй, про это и был спектакль.

Мне жаль, что она сейчас так мало играет, и что «ДАХ» вообще перестал существовать как репертуарный театр. Я бегала к ним, училась и прививала себе хороший вкус. Теперь это делать в Киеве стало еще сложнее. Остается брать инициативу в свои руки. Кстати, сейчас это основной месседж ее мужа Троицкого.

Пару слов в конце.

Конечно, я не назвала многих: Даниэля Отоя, Сержа Генсбура, Пьера Нинэ (французская волна), Лайама Нисона (ирландская), Шона Пенна (американская, а значит, снова еврейская), которых я очень люблю за их великолепные носы, и не только за них. Но иногда лучшее – враг хорошего. Нужно уметь останавливаться и наслаждаться обществом тех, кто пришел. Спасибо пришедшим гостям. Мы неплохо провели время. Я просто засвидетельствовала присланные приветы, и мою к ним безграничную любовь.

Желаю вам побольше встреч «с носами» — они здорово пробуждают!

И вот еще что: апологеты Фрейда, вы правы. Больше не нужно отсылов к размеру носа аки размеру члена. Я не против ☺ И хватит об этом. 

Примечание от www.vomne.net:
Подробную информацию об авторе статьи, актрисе Марие Хомутовой, можете прочитать перейдя по этой ссылке